Сосед Семеныч, вышедший собирать смородину, долго прислушивался к звукам, долетавшим из душевой кабины, а ночью был вынужден трижды самоудовлетворяться, сверля потолок немигающим взглядом. И сухопарая Савина в его грёзах обладала грудью на два номера больше, чем в действительности.

А ближе к утру, когда и одинокий Семеныч угомонился, ночную тишину пронзил заунывный вой большой собаки, на который никто не обратил внимания.

Глава 21

В ТИХОМ ОМУТЕ…

И был уже четверг, день четвёртый. И не увидел бог, что это хорошо.

Это понимала даже приблудная мышь-полёвка, затаившаяся в подполе тёмного дома, и крохотное сердечко её испуганно трепетало, словно события, разворачивающиеся наверху, касались и её тоже.

Светловолосая девушка Варя чувствовала себя такой же затравленной мышкой, но которая точно знает, что страшнее кошки звери есть, да ещё какие!

Одного из них звали Сулей. На его бычьей шее почему-то висела цепочка с кулоном в виде стрекозы.

Она была золотая, как и его передние зубы, которые он скалил в темноте. Ноги, связанные Варей, Суля уже из пут выпростал, а руки пока что оставались стянутыми за спиной.

Прикованная за ногу к массивному несгораемому шкафу, Варя чуть пупок себе не надорвала, пытаясь приподнять эту махину хотя бы на миллиметр, но давно уже потеряла надежду выбраться из ловушки собственными усилиями. Кажется, это был конец.

Время для Вари почти остановилось. Борясь со сном, она неотрывно следила за каждым движением Сули, а он наблюдал за ней, напоминая вовсе даже не пленника, а палача, терпеливо дожидающегося своего часа.

За минувшую ночь он трижды подбирался почти вплотную, норовя вышибить из Вари дух сведёнными вместе ногами в огромных кроссовках. Всякий раз ей удавалось оглушить противника бутылкой, но две из них уже разлетелись вдребезги, и теперь рука сжимала горлышко последней. Как только разобьётся и эта, Варе останется лишь кусаться и царапаться, но вряд ли это сможет остановить такого здоровенного бугая, как Суля, даже если он не освободит руки. Он обещал перегрызть девушке горло своими золотыми зубами, и она в это верила. И не звала на помощь лишь по той причине, что за это Суля грозился расправиться с её отцом.

Не чувствуй себя Варя жалкой собачонкой на привязи, она, возможно, и не восприняла бы всерьёз эти угрозы. Но её похитили среди бела дня, а потом долго насиловали и истязали, и она уже не была той наивной девушкой, которая верила, что в случае опасности достаточно набрать номер 02 или позвать на подмогу прохожих. Варя могла полагаться лишь на собственные силы, хотя их оставалось все меньше и меньше.

– Ну что, – раздался из темноты голос Сули, – не надоело тебе партизанку из себя изображать? Ты же жрать хочешь. И глазки слипаются. Развяжи меня, а я помогу освободиться тебе. Ну, что ты ломаешься, дура?

Вкрадчивое бормотание звучало все ближе и ближе. Помотав головой, чтобы прогнать сонную одурь, Варя прикрикнула:

– Сиди, где сидишь! На этот раз я стану колотить тебя по башке до тех пор, пока ты не окочуришься, учти!

– Давай! – предложил Суля, приготовив ноги для встречного удара. – Иди сюда, маленькая сучка. Попробуй меня достать.

– Я сама знаю, что мне делать!

– Ни хрена ты не знаешь. На что ты вообще надеешься, а?

– На то, что ты сдохнешь раньше, – честно призналась Варя.

– Зря, – так же честно сказал Суля. Кожаный поводок на его запястьях уже дал едва ощутимую слабину. Он пошевелил для пробы обеими ногами. Кровь уже циркулировала в них нормально, и судороги перестали сводить мышцы икр. – Хоп! – Он упёрся подошвами в пол и распрямился во весь рост. Теперь добраться до жертвы мешали лишь спортивные штаны, болтающиеся на щиколотках.

Потерявшая дар речи Варя сидела и смотрела, как огромная мужская фигура, нелепо дрыгая ногами, пританцовывает на месте. Это не выглядело комично. В предрассветном полумраке Суля напоминал какого-то жуткого ночного монстра. Но вот где-то загорланил петух, а он не испарился, разве что издал торжествующий смех. Как будто жесть заскрежетала под порывом ветра.

– Встречай меня, Варюха!

Так и не сумев избавиться от спущенных на кроссовки шаровар, Суля тяжело прыгнул вперёд. На столе задребезжала посуда.

– Не подходи! – взвизгнула Варя, занося над головой бутылку.

Вместо ответа Суля многозначительно показал ей все свои сверкающие зубы и клацнул ими совершенно по-волчьи.

Ещё один прыжок – и вот он уже возвышается над девушкой, пытавшейся вжаться в стальную дверь сейфа.

Варя так и не поняла, упал ли он на неё всем своим весом умышленно или просто споткнулся. Для неё это не имело значения. Девяносто килограммов обрушившейся на неё плоти – вот что занимало её мысли. Но избавиться от этой тяжести было такой же непосильной задачей, как сдвинуть с места несгораемый шкаф.

Когда Рокки выл на луну, он не мог передать и сотой доли тоски, овладевшей им после «отъезда хозяина. Брошенный на произвол судьбы, голодный, неухоженный, он подозревал, что хозяин забыл о нем навсегда, отдав его на попечение своих двуногих слуг. А те не желали признавать за Рокки прежние права и привилегии. Даже в дом, который он считал своим, его не пускали. У-у-у, как сильно он страдал!

У-у-у!

Объедков, которые перепадали Рокки из чужих рук, хватило бы слепому щенку, но этого было слишком мало для заматеревшего кобеля, приученного к кровавым вырезкам и сочному фаршу. Какое там мясо! Ему даже чистой воды забывали налить, и, измученный голодом и жаждой, ротвейлер был вынужден лакать и глотать все, что попадалось на глаза.

Ещё день такой беспризорной жизни, и он начал бы выпрашивать корки хлеба у прохожих, вот до чего он опустился!

Закончилось тем, что Рокки впервые в своей жизни пошёл на убийство – не от злобы, а для того, чтобы набить брюхо чужой плотью. Это было пушистое длинноухое существо, околевшее от ужаса ещё до того, как его коснулись клыки ротвейлера. Сладкий привкус чужой крови до сих пор не сходил с языка Рокки, напоминая о себе всякий раз, когда в пасти скапливалась голодная слюна.

– Оо-уу, – жаловался он тогда звёздному небу. – Ай-яй, – сокрушался в совершённом грехе.

Потому что вкус крови, пролитой ради насыщения, вызывал особый, неутолимый голод. Каждая капля влекла за собой новую, каждый кровавый кусок требовал добавки. Служебный пёс, питающийся животиной, оказался сродни оборотню.

Перемолотая вместе с жёсткими перьями ворона вкусом напомнила тухлятину. Ящерицы не имели никакого вкуса, но, проглоченные живьём, долго отдавались неприятным шевелением в брюхе. Мыши воняли мертвечиной

– и живые, и дохлые. Но во всех этих маленьких созданиях, перепробованных ротвейлером, было слишком мало крови. На его вкус. На его новый вкус.

Сначала он терпеливо ждал людского участия, несчастный, опустившийся, погрязший в грехе. Даже ненавистный рыжий парень по кличке Суля мог бы завоевать собачье сердце, протяни он руку и небрежно проведи его вдоль хребта Рокки. Но вместо этого был подлый удар в ранимый нос ротвейлера. Увесистый камень, запущенный в него. Насмешки и брань.

Такое не забывается, тем более когда изнутри тебя грызут тоска и голод. На рассвете эта пытка стала совершенно невыносимой.

Прижав уши к тяжёлой башке, вздыбив шерсть на загривке, пёс приблизился к дому. Массивная морда в жёлтых подпалах просунулась в неплотно запертую дверь и оскалилась, ошеломлённая настоящим шквалом всех худших запахов на земле. Воздух здесь был пропитан смертью.

– Ф-фу! – брезгливо фыркнул Рокки, но вслед за головой втянул в дом и тело, ставя лапы так, чтобы не выдать себя цоканьем тупых когтей.

Наверху раздавались голоса. Женский звучал тоненько и очень жалобно. А Суля торжествующе рычал, как будто был оборотнем, превращающимся по ночам в волка.

Дубовые ступеньки ни разу не скрипнули под лапами ротвейлера, когда он взбирался по лестнице.